"Незримая коллегия" и "невидимый колледж" – это один из примеров неформальной, межличностной коммуникации межд] учеными, которая выдвигалась ими в качестве альтернативы формальной, институциональной организации науки. В XVIII веке было выдвинуто немало проектов создания ассоциаций ученых – философского, сократического, добровольного содружества "Пантеистикон" Д.Толандом, негосударственных форм организации культуры. В.Гумбольдтом, перестройки академических организаций Ф.Шеллингом. В эпоху Просвещения в культурной и научной жизни большую роль играли салоны, особенно в пропаганде достижений наук, в просвещении умов, а также многочисленные ассоциации литераторов, юристов, ученых, которые О.Кошэн удачно назвал обществами свободы мысли. Все эти формы "республики ученых" и "республики литераторов" действовали в рамках абсолютной монархии, воплощая в себе поиск новых форм общения между людьми. В.С.Библер, характеризуя эту форму общения в салонах, отметил, что в них нашла свое выражение новая форма общения – "общения с самим собой. Общительности как таковой, легкой, непринужденной, свободной по духу и почти свободной от всякого содержания . я беседую "по поводу", спорю, не соглашаюсь, обмениваюсь фантазиями, новеллами, – только что сочиненными и тут же позабытыми, – я сталкиваю в своем сознании неопределенные мысли, различные нравственные оценки; я гармонизирую эти произвольные продукты моей фантазии, я удерживаю их – свои мгновенные создания – от столкновения, от непримиримости, от угрюмости и фанатизма . Я человек хорошего вкуса, я – просвещенный человек". Действительно, такого рода общение существовало прежде всего в художественных салонах, салонах "просвещенного вкуса". Но было бы неверным все салоны сводить к такого рода салонам. Они сыграли большую роль в пропаганде идеологии Просвещения, в подготовке Французской революции. Да, действительно, во многих салонах господствовал дух гедонистического легкомыслия, скептицизма, вседозволенности, придворно-светского пустословия. В противовес картезианскому аскетизму здесь царствовал дух развлечения, где не было нужды ни в Боге, ни в короле, ни в заботе о своих делах. Салоны, среди которых наиболее известны были салоны мадам Жоффрен, мадам дю Деффон, мадам Тансен, мадемуазель Леспинас, Гольбаха и мадам Неккер, культивировали дух свободы, которая, по словам О.Кошэна, носила сугубо негативный характер, превратилась в свободу отрицания всех моральных устоев – веры, авторитета, традиций, опыта, уважения к власти, объявленных предрассудками. "Республика литераторов, философов, юристов", царствовавшая в салонах, масонских ложах, столичных и провинциальных обществах, третировала веру как абсурд, традицию как принуждение, опыт как помеху. Она осуществила, по мнению О.Кошэна, разрушение разума, подчиняясь масонским ложам, законодателям моды – энциклопедистам и объединяя скорее индивидуалистов, готовых выступить против кого угодно – против духовенства, двора, своих идейных противников, чем подлинно свободных ученых. В этой характеристике много верного. Однако, не следует забывать то, что салоны и ложи, число которых в дореволюционной Франции достигало более 700 и в которые входили Мирабо, аббаты Грегуар и Сийес, Бриссо, Кондорсэ, Дантон, Дюмулен, Марат, Шометт, Робеспьер подготовили идейно французскую революцию, выдвинув и поддержав идею бессословного общества. Не следует забывать и то, что многие салоны были центрами общения образованных людей своего времени. Некоторые из них сохранились и после революции. Так, наиболее интересными во всем Париже были салоны Кювье – вечерние собрания выдающихся ученых Европы, художников, писателей, с которыми запросто мог побеседовать любой приглашенный. По описанию К.Пфаффа, "ничто не изгонялось из этого круга, кроме зависти и злословия. Вся Европа была здесь представлена. Быть допущенным сюда значило видеть человеческий разум во всем великолепии, и иностранец поражался присутствию здесь самых знаменитых людей Европы и возможности беседовать запросто с принцами, пэрами, дипломатами, учеными и самым великим человеком, который принимал их с той же приветливостью, как и молодого студента с пятого этажа соседнего дома. Его мало заботило, в каком направлении развивается их талант, мало занимало их богатство и семья. Будучи выше всякой национальной ревности, он уважал одинаково все то, что было достойно восхищения. Он спрашивал, чтобы научиться, как будто он простой студент".
В неформальном общении в салонах и обществах не только сообщали последние литературные и научные новости, но и формировался дух заинтересованного научного искания, новые научные ориентации, воспитанные на культе знания, разума, опыта, эксперимента. Конечно, научная работа предполагала уединение, напряженный труд, сосредоточение усилий воли, мысли, воображения. Она проходила, естественно, за пределами салонов и свободного мнения в обществах. Но и без этого наука не может существовать; также, как без целенаправленного исследования.
Критика науки и ее включенности в систему власти в XIX веке осуществлялась с двух сторон – со стороны романтиков и со стороны ученых, принимавших деятельное участие в социальном институте науки, но недовольных формами общения, существовавшими в нем. Романтики, обратившие внимание на аналитичность, инструментальность, эмпиричность научного знания, на господство в науке духа пошлости и ростовщичества, подчеркнули коммуникативную природу творчества и познания. Так, согласно Ф.Шлегелю, всякое творчество есть "сотворчество", мир предстает как множество "я", высказывающихся, общающихся друг с другом, любовь, понимаемая как взаимообщение "я" и "ты", оказывается основой духовного существования и центральной темой философствования, поскольку даже в одиночестве мы размышляем как бы вдвоем, в любом высказывании скрыт диалог, разговор, собеседование. Ф.Шлегель, Новалис, Ф.Шлейермахер в соответствии с идеалам "сотворчества" выдвинули проект энциклопедии, объединяющей все науки и искусства. Таким изданием должен быть, по замыслу Ф.Шлегеля, его журнал "Европа", обнимающий все науки и искусства в "прогрессивно текучей форме", называемый им, также, как и Новалисом, современной Библией. Общение было понято как подлинный фундамент науки и оно обнаруживается как в спорах, так и в согласии, и даже в замкнутом одиночестве царит, по словам Гете, "чувство величайшей всеобщности". Однако, неприятие романтиками, да и Гете, ведущих концепций научного знания XVIII-XIX веков, их стремление возродить или магию, или символическую интерпретацию шифров природы, построить натурфилософию и новую религию привели к тому, что их идеи об универсальности общения прошли мимо ученых и стали импульсом в развитии и поиске новых форм общения в религиозных общинах, а не в научном сообществе.
Гораздо более плодотворными были импульсы, шедшие от самих ученых. В 1830 г. известный английский ученый Ч.Бэббидж выпустил книгу с примечательным названием "Размышление о закате науки в Англии", где обратил внимание на то, что утрачивается былая широта и универсальность ученых, возникает узкая специализация, затрудняющая взаимопонимание и достижение согласия, растет разобщенность и отчуждение между представителями различных научных дисциплин. Былое коммуникативное единство науки оказалось под угрозой, разрыв между наукой и образованием увеличивается.